Неточные совпадения
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался
на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его
руки и,
положив их себе около
шеи, поднял старика
на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке
на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и
положил руки за спину.
— Слышали? — спросил он, улыбаясь, поблескивая черненькими глазками. Присел к столу, хозяйственно налил себе стакан чаю, аккуратно
положил варенья в стакан и, размешивая чай, позванивая ложечкой, рассказал о крестьянских бунтах
на юге. Маленькая, сухая
рука его дрожала, личико морщилось улыбками, он раздувал ноздри и все вертел
шеей, сжатой накрахмаленным воротником.
Дома, едва он успел раздеться, вбежала Дуняша и, обняв за
шею, молча ткнулась лицом в грудь его, — он пошатнулся,
положил руку на голову,
на плечо ей, пытаясь осторожно оттолкнуть, и, усмехаясь, подумал...
Послушав еще минуту, Самгин
положил свою
руку на ее левую грудь, она, вздрогнув, замолчала. Тогда, обняв ее
шею, он поцеловал в губы.
В отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом в одной
руке, связкой книг в другой и двумя связками
на груди, в ремнях, перекинутых за
шею. Покрякивая, он взвалил чемодан
на сетку,
положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две книги в переплетах упали
на колени маленького заики.
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его
шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась,
положив голову
на плечо мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил
на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Она остановилась,
положила ему
руку на плечо, долго глядела
на него и вдруг, отбросив зонтик в сторону, быстро и жарко обвила его
шею руками, поцеловала, потом вся вспыхнула, прижала лицо к его груди и прибавила тихо...
— Ну, не приду! — сказал он и,
положив подбородок
на руки, стал смотреть
на нее. Она оставалась несколько времени без дела, потом вынула из стола портфель, сняла с
шеи маленький ключик и отперла, приготовляясь писать.
— А вот этого я и не хочу, — отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть
на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она,
кладя голову ему
на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его
руками за
шею и целуя воздух.
И пальцы Веры Павловны забывают
шить, и шитье опустилось из опустившихся
рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату мужа, бросилась
на колени к нему, судорожно обняла его,
положила голову к нему
на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Лаврецкий ехал рысью возле кареты со стороны Лизы,
положив руку на дверцы — он бросил поводья
на шею плавно бежавшей лошади — и изредка меняясь двумя-тремя словами с молодой девушкой.
Эти слова, страстные и повелительные, действовали
на Гладышева как гипноз. Он повиновался ей и лег
на спину,
положив руки под голову. Она приподнялась немного, облокотилась и,
положив голову
на согнутую
руку, молча, в слабом полусвете, разглядывала его тело, такое белое, крепкое, мускулистое, с высокой и широкой грудной клеткой, с стройными ребрами, с узким тазом и с мощными выпуклыми ляжками. Темный загар лица и верхней половины
шеи резкой чертой отделялся от белизны плеч и груди.
Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойно легла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели
на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил
руки на груди, прищурил глаза, и
на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь одной
рукой на стол, весь подался вперед, вытянул
шею и как бы все еще слушал. Тень лежала
на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом с матерью, согнулась,
положив локти
на колена, и смотрела под ноги себе.
— По двум причинам, — сказал Александр, помолчав. Он
положил свою
руку на ее
руку, для большего ли убеждения или потому, что у ней была беленькая и мягкая ручка, — и начал говорить тихо, мерно, поводя глазами то по локонам Лизы, то по
шее, то по талии. По мере этих переходов возвышался постепенно и голос его.
Александров медленно отступает к галерее. Там темнее и пусто. Оборачивается, и что же он видит? Тот самый катковский лицеист, который танцевал вальс, высунув вперед
руку, подобно дышлу, стоит, согнувшись в полупоклоне, перед Зиночкой, а та встает и
кладет ему
на плечо свою
руку, медленно склоняя в то же время прекрасную головку
на стройной гибкой
шее.
Положив руку на голову мою, дед согнул мне
шею.
Казак с великим усилием поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив
шею. Женщина, спустив платок с головы
на плечи,
положила на стол крепкие белые
руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел
на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить
на заслуженные упреки.
Пепел(вздыхая). Красивая ты, Васка (женщина
кладет ему
руку на шею, но он встряхивает
руку ее движением плеча) — а никогда не лежало у меня сердце к тебе… И жил я с тобой и всё… а никогда ты не нравилась мне…
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял
руки, осторожно
положил их ладонями
на её плечи, и
руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его
шею тонкими, горячими
руками и сказала звенящим голосом...
Через темную комнату, дверь с теплой гардиной, а за ней уютная комната Марии Николаевны. Она поднимается с кресла и тихо идет навстречу. Сильно постаревшая, осунувшаяся, какой я себе ее даже и представить не мог. Идет с трудом,
на лице радость и вместе с тем ее вечная грустная улыбка. Глаза усталые и добрые, добрые. Я поцеловал ее горячую, сухую
руку, она мне
положила левую
руку на шею, поцеловала в голову.
Она жадно вглядывалась в его лицо, чтобы покрепче запечатлеть в памяти дорогие черты, потом грациозно обвила его
шею руками и
положила голову ему
на грудь.
Обыкновенно он сидел среди комнаты за столом,
положив на него
руки, разбрасывал по столу свои длинные пальцы и всё время тихонько двигал ими, щупая карандаши, перья, бумагу;
на пальцах у него разноцветно сверкали какие-то камни, из-под чёрной бороды выглядывала жёлтая большая медаль; он медленно ворочал короткой
шеей, и бездонные, синие стёкла очков поочерёдно присасывались к лицам людей, смирно и молча сидевших у стен.
Когда она прошла мимо Евсея, не заметив его, он невольно потянулся за нею, подошёл к двери в кухню, заглянул туда и оцепенел от ужаса: поставив свечу
на стол, женщина держала в
руке большой кухонный нож и пробовала пальцем остроту его лезвия. Потом, нагнув голову, она дотронулась
руками до своей полной
шеи около уха, поискала
на ней чего-то длинными пальцами, тяжело вздохнув, тихо
положила нож
на стол, и
руки её опустились вдоль тела…
Защитив глаза от солнечного света, я с наслаждением брел прямо по густой траве к речке; как городской житель, я долго затруднялся выполнением такой замысловатой операции, как умывание прямо из речки, и только тогда достиг своей цели, когда после очень неудачных попыток догадался, наконец,
положить около воды большой камень, опустился
на него коленями и таким образом долго и с особенным наслаждением обливал себе голову,
шею и
руки холодной водой, черпая ее сложенными пригоршнями.
Потом пошарил зачем-то в столе, вышел из комнаты и вернулся через четверть часа с большой мертвой курицей со свернутой
шеей. Курицу он
положил на портфель,
на курицу — свою правую
руку и молвил...
Он задохнулся, закрыл глаза и не шевелился. Аян сел,
положил голову
на руки; плечи и
шея его тяжело вздрагивали; это были беззвучные, сухие рыдания. Гарвей, по-видимому, уснул. Усилия, сделанные им, отняли всю энергию угасающего, пробитого тела.
И вдруг, охватив его
шею руками,
положила на грудь ему голову, шёпотом говоря...
Девушка посмотрела
на него искоса, сквозь мокрые от слез волосы, падавшие ей
на лицо (Кузьма Васильевич
на этом месте рассказа всякий раз уверял нас, что этот взгляд пронзил его «словно
шилом», а однажды даже попытался представить нам этот удивительный взгляд), и,
положив свою
руку на подставленную калачиком
руку услужливого лейтенанта, отправилась вместе с ним
на свою квартиру.
Больной
положил на себя широкий крест и, поддерживаемый служителями, полез
на операционный стол. Пока мы мыли ему
шею, он все время продолжал дышать кислородом. Я хотел взять у него трубку, — он умоляюще ухватился за нее
руками.
Бывший рогожский посол еще поближе подвинулся к Лизавете,
положил ей
руку на плечо и стал полегоньку трепать его, не говоря ни слова. Отецкая дочь не противилась. С веселой вызывающей улыбкой поглядывала она исподлобья, и, когда Василий Борисыч стал мешать ей
шить, она взяла его за
руку и крепко пожала ее. Сладострастно засверкали быстрые маленькие глазки бывшего посла архиерейского. Горазд бывал он
на любовные похожденья, навы́к им во время ближних и дальних разъездов по женским скитам и обителям.
— Да будет благословенье Аллаха над моей голубкой, — тихим, растроганным голосом произнес старик и
положил руку на черную головку молодой девушки, припав
шей на его грудь.
Первое ее движение было броситься к нему
на шею. Что-то приковало ее к табуретке. Теркин подошел тихо и
положил руку на верх пианино.
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом, ночевала отара овец. Стерегли ее два пастуха. Один, старик лет восьмидесяти, беззубый, с дрожащим лицом, лежал
на животе у самой дороги,
положив локти
на пыльные листья подорожника; другой — молодой парень, с густыми черными бровями и безусый, одетый в рядно, из которого
шьют дешевые мешки, лежал
на спине,
положив руки под голову, и глядел вверх
на небо, где над самым его лицом тянулся Млечный путь и дремали звезды.
Она не заметила, как в комнату неслышными шагами вошел хорошо упитанный, розовый молодой человек с играющим кадыком под
шеей и с откровенною улыбкой
на устах. Он прямо ловкою хваткой
положил руку на бронзовый замок бархатной сумки и сказал...
Она сидела у самого края,
положила руки на рампу;
на ней было белое платье и перлы
на шее.
Он с трудом разжал обвивавшие его
шею уже похолодевшие
руки, бережно уложил княжну
на кушетку,
положил ей
на грудь букет из белых роз и, оборвав цветы, стоявшие в букетах и других вазах и корзинах, положительно усыпал ее ими.
Юрка очень обрадовался. Робко взял ее за локти, хотел поцеловать в открытую
шею. Лелька инстинктивно отшатнулась, очень резко. Постаралась загладить свою грубость,
положила ему
руки на плечи и поцеловала в губы.
— Ну, слово!.. — Он подошел сзади, губами припал к ее
шее и попытался
положить руки на грудь. Исанка решительно встала и отошла к стене. Борька сел к столу, огорченно
положил голову
на руку.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла
на воротник его жирная
шея, сидел в волтеровском кресле,
положив симметрично пухлые старческие
руки на подлокотники, и почти спал.
На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
Внимательно, вытянув
шею, рассмотрела его левую
руку, лежавшую
на груди: очень широкая в ладони, с крупными пальцами —
на груди она производила впечатление тяжести, чего-то давящего больно; и осторожным движением девушка сняла ее и
положила вдоль туловища
на кровати.